Родился я 14 мая 1971 года в городе Иркутск. Отца не помню, как будто его и не было никогда, потому что мать развелась с ним, когда мне был один год. Когда мне исполнилось лет пять, мать уехала на Север зарабатывать деньги, а я остался жить с бабкой и с дедом. Бабка и дед в прошлом − работники КГБ, соответственно, направление моего воспитания с самого начала было предопределено.
Бабка была не просто офисный планктон, а по-настоящему крутая: сотрудник подразделения СМЕРШ и во время войны получила медаль «За отвагу». Дисциплина была во всём, завтрак, обед, ужин и отбой по расписанию. Если я делал что-то не так, то сразу получал ремня.
Дед был на пенсии и работал заведующим хозяйством в пансионате, где мы и жили, в 23 километрах от Иркутска, если ехать на Байкал.
Когда мне исполнилось семь лет, учиться меня определили в школу-интернат. Это такая общага, где нужно жить с понедельника по субботу. На вечер субботы и воскресенье меня забирали домой.
Пансионат находился в лесу, в живописном месте, на берегу залива реки Ангара. Летом − велосипед, рыбалка, грибы и ягоды, зимой − лыжи и санки. Из детей там были две девочки из моего класса и брат одной из девочек на четыре года старше нас. Он слушал популярную музыку на бобинном магнитофоне, занимался фотографией и паял светомузыкальную установку.
Я научился у него делать фотографии и навсегда подружился с музыкой. Позже пробовал что-то паять, но это занятие стало неактуальным с развитием электроники.
Иногда прилетали важные гости посмотреть на озеро Байкал и останавливались у нас в пансионате. Там был король какой-то африканской страны, премьер-министр Финляндии и другие персоны такой же величины. Я хорошо запомнил ансамбль «АББА», потому что вечером для них был организован банкет, а я приехал на велосипеде и спрятался в кустах, чтобы посмотреть. Они подарили деду разноцветные булавки для галстука, а он отдал их мне. Я тогда не понимал, что жизни в таком живописном месте у меня больше никогда не будет.
Бабка давала мне постоянный фон страха. Она была размером со слона, доставала меня за шиворот из-под кровати, куда я от неё прятался, и лупила ремнём. Она вбила в меня несколько идей, которые потом влияли на всю мою жизнь. Может быть, сами по себе идеи и были правильные, но какая разница, правильные они или нет, если я был от них несвободен? Идеи включались автоматически: нет слова «не могу», есть слово «надо»; без труда не выловишь и рыбку из пруда; поплачь-поплачь, жопе будет легче; и одна фундаментальная: о том, что я − говно на палочке.
Дед научил меня ловить рыбу, разводить костёр, разбираться в грибах и ягодах, работать ножовкой и молотком, свозил меня на родину в Находку, в Волгоград, в Чернигов и внедрил в меня пару своих идеалистических идей: нужно быть честным по отношению к себе и к другим, и всегда поступать порядочно; любая женщина − это Богиня.
В интернате жизнь текла однообразно. После завтрака − учёба, потом − обед, самоподготовка, полдник, свободное время, ужин и отбой. Много детей из неблагополучных семей (типа, мать пьёт, отец − в тюрьме), палата − человек на десять, на ужин − селёдка с каплями крови, которую я физически не мог есть. Мой класс был первый «А» и училось в нём не более 20 детей. Друзья у меня в интернате не завелись. В свободное время все нормальные ребята играли в футбол или в слона, а я слонялся по территории интерната или наблюдал, как девочки прыгают через скакалку и через резинку. Раз в неделю нас водили в кинотеатр «Родина» культурно просвещаться.
Записался я на секцию дзюдо, но скоро бросил, потому что был выше всех в классе и меня невозможно было бросить через плечо. Ходил месяц на кружок юного натуралиста и тоже бросил, потому что вначале мне было интересно, звери там разные, а дальше-то что делать, говно убирать за ними? В третьем классе я записался на хор, и как мне казалось, успешно пел вторым голосом. Так прошли три класса обучения и мои первые десять лет жизни. Перед началом четвёртого класса прилетела мать, забрала меня к себе на Север и в четвертый класс я пошёл там.
Новый Уренгой в 1981 году был стройкой. Там разрабатывалось крупнейшее месторождение газа и строились заводы. В центре города висел красный плакат с надписью: «Дадим миллиард кубометров газа в сутки». Несколько девятиэтажек и пятиэтажек, двухэтажные деревянные дома из фанерных панелей, одноэтажные бараки, вагончики, бочки и балки (это самостоятельно сделанные домики, ударение на последний слог).
Я с матерью жил в бараке, в квадратной комнате размером три на три метра. Горячая вода текла из батареи, а за питьевой водой нужно было ходить в котельную или ждать водовозку. Водовозка ездила нерегулярно, поэтому несколько раз в неделю я брал два ведра и шёл в котельную, метров за триста. Туалет типа сортир был на улице, метрах в пятидесяти от барака, и там же была огромная куча, куда все выкидывали мусор. В баню нужно было ходить километра за два, ждать там очередь больше часа и я ходил туда один раз в неделю. Когда идёшь обратно − волосы замерзают и как сосульки торчат из-под шапки, а на ресницах серебрятся такие красивые пушистые снежинки.
Зимой был мороз за 40 градусов и ветер, а летом − жара под 40 и миллиарды комаров. Весной, когда таял снег, по всему городу разливались огромные лужи и моим любимым занятием было бродить по ним в болотных сапогах или плавать на плоту. Мать была на работе с утра до позднего вечера, и я был предоставлен самому себе.
До школы было около километра и я ходил туда пешком. Школа мне тогда представлялась каким-то другим миром, большим и опасным. Светло, шумно, много детей, классы по 40 человек и самих этих классов было несколько, как минимум до буквы «Г». Во мне начала работать фундаментальная идея о том, что я − говно. Эта идея определяла моё внутреннее состояние и вызывала страх перед учителями и детьми. Учителя были важные, а дети были правильные. А я был неправильный. Эту школу и толпу я возненавидел с первого дня. Ходил я туда как на каторгу с внутренним страхом и с нетерпением ждал, когда закончатся уроки. Прогуливать школу я тогда ещё не мог из-за того же страха. Гуманитарные предметы, типа истории или литературы, я вообще не улавливал, даже и не старался, а математику понимал после внимательного чтения вечером.
В моём классе учился Данил из города Ленинград, и мы соревновались на контрольных по математике − кто быстрее решит задачи. Я был влюблён в двух близняшек из того же города Ленинград. В кого из них я был влюблён больше, я ответить не мог, смотрел я на них и мечтал о чём-то своём, прекрасном и светлом. Подойти к ним я даже и не пытался, так они никогда и не узнали о моей большой и чистой любви.
Записался я на кружок современных танцев, чтобы быть там, где они, но бросил после первого занятия, потому что чувствовал себя неуютно в компании разных красавиц и красавцев. Несколько раз я ходил в секцию тяжёлой атлетики и несколько раз на вольную борьбу, но быстро понял, что это − не моё. Поднять штангу с тем весом, с которым работали все остальные, я не мог, а на борьбе нужно было обниматься с партнёром и мне это было не очень приятно. Кружок шахмат я бросил, потому что надо было долго слоняться и ждать, пока до меня дойдёт очередь. Пошёл как-то раз на кружок радиоэлектроники, но там старшие ребята начали издеваться, типа, скажи «хай гулик» (наверное, одного из них так звали). Я попытался смягчить конфликт и сказал «гулик капут», все засмеялись и больше я туда не пошёл.
Мать отправила меня в пионерский лагерь в Грузию, в город Кобулети. Там, в отряде, в первые несколько дней надо было драться с каждым по очереди, чтобы определить, кто из нас самый сильный. Я оказался в середине и долго злился потом на себя и на всех, ну что за правила у этого общества? И отказаться нельзя, потому что тогда будешь изгоем и трусом. Попробовал себя в сольном пении и спел на концерте «По долинам и по взгорьям». Потом Игорь из старшего отряда сказал, что такого мерзкого пения он никогда раньше не слышал. На карьере певца после этих слов я поставил крест, хотя в глубине души был уверен, что организаторы концерта обошлись со мной несправедливо. На репетициях микрофона не было, а на концерте мне его подсунули, а как им правильно пользоваться, я не знал.
Катался я зимой на алюминиевом листе. Лист метров пять в длину и полтора в ширину. Один край листа загибаем как парус, выбираем ровную площадку, типа поле и катаемся на ней со скоростью ветра. Катался я так, этот лист прилетел мне в морду и рассёк нижнюю губу. Я весь в крови прибежал домой. Мать сказала, что нужно срочно идти в больницу. До больницы было три километра, а на улице ветер дул метров двадцать в секунду. Рядом с домом стоял грузовик и мать попросила водителя нас подвезти. Он запросил за проезд бутылку спирта. Спирта у нас не было и пришлось идти пешком.
После окончания пятого класса мать отправила меня в пионерский лагерь в Крым, и там я познакомился с Дмитрием. Пообщались, Дмитрий спросил: «Курю я или нет?» Я ответил: «Конечно, курю», хотя на самом деле никогда и не пробовал. «Тогда пошли покурим?» Мы сидели в дальнем углу лагеря, возле забора и курили. Мне стало очень плохо после первых двух сигарет, но я не сдавался и продолжал давиться дымом. После сна в тихий час и нескольких следующих сигарет, мне уже не было плохо. Я курил и гордился, какой я крутой. Дмитрий спросил, пью я или нет? Я ответил: «Конечно, пью!» После первой в моей жизни бутылки пива я был пьяный в стельку. Не то, чтобы мне понравился сам процесс курения и выпивания, но у меня возникло какое-то новое чувство. Я пью и курю, а вокруг одни маменькины сынки, которые боятся родителей, воспитателей и ни хрена не могут. А я вот никого не боюсь и всем докажу.
Скоро я стал лидером и придумывал разные приключения, которые были направлены против порядков общества. Мы пили, курили, наплевали на все приличия, уехали гулять в Ялту, обокрали какой-то склад в школе, потом чей-то дачный домик с абрикосами, купаться ходили сами по себе, подальше от всех. Из лагеря нас хотели отчислить и выслать домой, но не стали возиться.
Когда я вернулся домой, то гармонично вписался в компанию друзей Дмитрия и сразу же стал там своим. Мы ходили по улице с магнитофоном и прогуливали школу. Так прошёл шестой, седьмой и почти весь восьмой класс. Дмитрий был на год старше меня и неполное среднее образование успел получить (раньше экзамены сдавали в восьмом классе), а я не успел.
Нашим классным руководителем был Таракан, заодно он преподавал историю и вёл секцию айкидо. Он как-то резко и грубо схватил меня за пиджак, ближе к горлу, за то, что я курил в туалете, пытался меня воспитать.
Пётр был так называемым командиром класса, ходил на бокс и в качалку. Как-то раз он хотел что-то мне втолковать про правила поведения в школе, а я ответил, что бы он шёл на хер: «Встречу тебя с друзьями на улице и прибью», за что получил от него по морде.
После разборок с Тараканом и Петром я вообще перестал ходить в школу.
В первый раз мы украли деньги и поехали в город Пятигорск, нас было пятеро. В Тюмени, на вокзале нас поймали менты и посадили в детский приёмник. Там один мент делил нас на группы и заставлял играть в регби, передвигаясь на коленях по большому залу. В зале был постелен шершавый палас, который царапал нас до крови. Если что-то было не так, то этот мент ставил нам чилимы. Из этого приёмника меня забрала мать через несколько дней.
Во второй раз мы украли деньги и уехали в город Пятигорск, нас было четверо. Ехали мы через Москву и оказались в ней 1 мая 1986 года. Москва мне очень понравилась, и я был от неё в восторге. На Арбате пили пепси-колу, а в Сокольниках ели сосиски и запивали их пивом. В Пятигорске через несколько дней нас поймали менты и посадили в детский приёмник. Поймали нас потому, что Дмитрий решил поболтать со своей сестрой и она рассказала про нас дядьке, а тот сдал нас ментам. В приёмнике мы провели две недели и нас отправили во второй приёмник, в город Ростов-на-Дону, где нас обрили наголо, потому что мы выглядели как панки. Потом нас отправили в третий приёмник, в город Новосибирск, где мы в огромных круглых кепках копали огород размером с футбольное поле. В результате всех этих странствий из школы меня отчислили и к экзаменам не допустили. Я радовался тому, что больше никогда не увижу Петра, Таракана и всех остальных говнюков.
Мать пыталась до меня достучаться и что-то мне объяснить, но это было бесполезно. Мой девиз гласил «Мне всё по херу», и я ему полностью соответствовал. Болтался я пьяный по городу, по подвалам и по катакомбам (это такой большой квадратный колодец с трубами внутри).
Ко мне домой приехала инспекторша по делам несовершеннолетних и популярно объяснила два варианта. Или я начинаю работать и учиться в вечерней школе, или еду в спецшколу, из которой не выйду в ближайшие несколько лет. Такая перспектива меня не устраивала, поэтому я устроился на работу учеником монтажника стальных и железобетонных конструкций и поступил учиться в вечернюю школу.
«Ученик монтажника» означает что-то копать, долбить, таскать и месить. Через месяц мне присвоили второй разряд, и я получил зарплату 525 рублей. Я не знал, что делать с этими деньгами, оставлял себе на вино и на сигареты, а остальное отдавал матери. Иногда ходил в вечернюю школу.
В журнале «Студенческий меридиан» я как-то раз прочитал статью про пустословие всех людей. Далее предлагалась практика, типа попробуйте молчать весь день и тогда вы сами увидите это пустословие. Практику я сделал и решил побольше слушать и поменьше говорить.
Руми определяет пять стадий эволюции человека: Минерал, Растение, Животное, Человек и Ангел. Подозреваю, что в тот момент я встал на стадию Минерала. Про существование стадии Минерала я, конечно, тогда не знал, но начал задумываться о смысле жизни и не находил его нигде и ни в чём.
Я искренне хотел найти смысл жизни. Бог услышал мою просьбу и поэтому провёл меня через тысячи ситуаций, чтобы я был в состоянии этот смысл найти, распознать его и, самое главное, жить в соответствии с ним.
Дмитрий ушёл из своей школы после восьмого класса и устроился работать плотником. Работали мы с понедельника по субботу, а по воскресеньям старались потратить время с пользой и что-нибудь обокрасть. Обычно это был склад или овощехранилище. Это было интересно, сломать вентиляцию или разобрать крышу и спуститься по верёвке вниз. Иногда нужно было сделать подкоп или влезть в окно. Я разрабатывал детальный план, старался учесть все мелочи, чтобы кража прошла успешно и мы нигде не оставили отпечатки пальцев.
1 декабря 1986 года ко мне на работу приехали менты, молча надели на меня наручники, забрали и посадили в камеру. Ещё через две недели я улетел этапом в Тюмень, в так называемый изолятор временного содержания. В первые минуты пребывания в этапке изолятора я внимательно читал надписи на двери, на стенах и рассматривал рисунки, которых там было множество.
Я сел на скамейку, закурил и понял, что моё детство закончилось.